Высказывание президента Казахстана Касым-Жомарта Токаева о недопустимости публичных скандалов, совершаемых некоторыми женщинами, вызвала волну обвинений в мизогинии. Однако за фасадом эмоционального протеста скрывается типичная схема внешне инспирированного идеологического давления, уже не раз реализованная в других странах. Президент сказал: «К сожалению, есть женщины, которые устраивают скандалы, употребляют нецензурные выражения, совершают непристойные поступки на глазах у людей. Подобные действия неприемлемы в культурном, цивилизованном обществе, они наносят ущерб авторитету нашей страны на международной арене». Это заявление нельзя интерпретировать как выпад против женщин как таковых — оно о формах поведения в публичной сфере, влияющих на репутацию государства и восприятие нации.
МАТЕРИАЛЫ ПО ТЕМЕ:
Стратегическая беспомощность. Как не стать объектом чужой воли
Трудная мишень. Почему призыв в РК превратился в облаву?
Порнозвезда в Астане: тревожный сигнал утраты ориентиров
Форма и риторика ответной критики оказались предсказуемыми: упреки в патриархальности, утверждения о «культуре стыда» и «ограничении женской свободы». Однако важно понимать: подобные реакции не являются спонтанными. Они типологически повторяют ранее апробированные протестные модели, использованные в других странах для разрушения социальных норм и подрыва институционального авторитета. Так, в Украине организация Femen начиналась с феминистских перформансов, но быстро превратилась в политико-провокационную структуру, нападавшую на церковь, дипломатов и государственные учреждения. Перформанс заменил аргумент, обнажение стало метафорой «свободы», а итогом оказалось полное стирание границы между протестом и хулиганством.
В Сербии после смены власти в 2000-х годах активизировались гендерные НПО, которые занимались созданием и продвижением конфликтных повесток в учебных заведениях, университетах, парламенте. Это привело к тому, что любое инакомыслие в вопросах пола и гендера стало рассматриваться как форма насилия, а государственные органы — как источники «угнетения». Эмоция была поставлена выше закона. Публичная истерика — выше институционального диалога.
Аргентинская кампания Ni una menos начиналась как акция против насилия, но быстро трансформировалась в радикальное протестное движение с акциями в виде инсценированных абортов, массового вандализма и осквернения религиозных символов. Все это подавалось под видом «освобождения», но на деле вело к культурному коллапсу.
Сегодня в Казахстане воспроизводится та же логика. Протест против слов президента разворачивается преимущественно в медийной среде, управляемой извне, через отобранные фигуры, связанные с зарубежными фондами, Сорос-структурами и грантовыми сетями. Ключевая задача — не защита достоинства, а генерация конфликта. Подмена смыслов очевидна: критика формы поведения трактуется как нападение на женщин как таковых. Любая попытка отстаивать нормы — как репрессия. Общество оказывается в ловушке: либо смириться с деградацией публичного пространства, либо быть обвиненным в «недемократичности».
Между тем, президент Токаев предельно четко разграничил поведение и гендер. Речь шла не о женщинах, а о действиях — скандалах, вульгарности, агрессии. Это вопрос не прав, а образа страны. Казахстан — молодой субъект международных отношений, и любые публичные всплески антикультурного поведения моментально становятся частью внешнего восприятия. В мире TikTok достаточно одного клипа, чтобы репутация государства оказалась под ударом.
Феномен феминизма нового поколения — это не борьба за равноправие, а идеологизированная риторика, стремящаяся навязать обществу культуру нигилизма и перманентного конфликта. Его конечная цель — не освобождение, а десакрализация норм. Там, где раньше женщина была символом достоинства, меры, материнства, сегодня ей навязывают роль уличной активистки, скандалистки, разрушительницы. Все это преподносится как модернизация, но на деле ведет к системному ослаблению общинных и культурных основ.
В условиях нарастающей геополитической напряженности Казахстан становится объектом внимания внешних игроков, изучающих реакции общества на управляемые конфликты. Женская эмоция — удобный канал такого давления: она морально неоспорима, ее нельзя критиковать без риска быть обвиненным, она легко мобилизуется. Поэтому протест против слов Токаева — это тест. Нас изучают под микроскопом: как быстро начинается хаос, насколько эффективна реакция институций, есть ли способность к сдерживанию медийных атак. От этих параметров зависит, будут ли применены в будущем более масштабные сценарии.
Событие, вызвавшее бурю, на самом деле является мелким эпизодом — словесным суждением главы государства. Однако его последствия носят принципиальный характер. Либо общество мобилизуется на защиту меры и нормы, либо позволит внедрить культуру перманентного возмущения, где каждый может кричать, скандалить, истерить и при этом требовать признания своей «правоты». Такая система уничтожает не просто уважение, она уничтожает саму ткань социальной жизни.
Президент оказался в ситуации, где любое его слово способно быть искажено и обращено против него. Но он сделал важный шаг — обозначил границы допустимого. И теперь от общества зависит, будут ли эти границы признаны и защищены, или же будут окончательно размыты под натиском импортной истерики.
Фото из открытых источников
