«Декабристы разбудили Герцена. Герцен развернул революционную агитацию.
Ее подхватили, расширили, укрепили, закалили революционеры-разночинцы,
начиная с Чернышевского и кончая героями «Народной воли»
Владимир Ленин, «Памяти Герцена» (1912 г.)
К двухсотлетию восстания декабристов уместно отметить одно принципиальное обстоятельство: при относительной ясности социальных и личных мотивов участников их политические цели оставались внутренне противоречивыми и концептуально неоформленными. Проекты переустройства государства существенно расходились, а предлагаемые инструменты власти вступали в прямое противоречие с декларируемыми принципами свободы, законности и ограничения произвола.
МАТЕРИАЛЫ ПО ТЕМЕ:
Дети «на аутсорсинге»: кто заставляет подростков убивать
Кризис маскулинности: молодой, бедный и… опасный
Между достоинством и хаосом. Казахстан под микроскопом
Наиболее радикальным и концептуально цельным документом декабристского движения была «Русская правда» Павла Ивановича Пестеля — программный текст Южного общества. Однако именно в нем наиболее отчетливо проявляется парадокс декабризма: стремление к освобождению сочеталось с проектом жесткой централизованной диктатуры переходного периода.
Пестель прямо писал о необходимости временного сосредоточения власти:
«Для уничтожения старого порядка и введения нового необходимо временное верховное правительство, облеченное неограниченной властью».
В рамках этого проекта предусматривалось создание особого силового аппарата — корпуса Внутренней стражи численностью до 50 тысяч человек, призванного обеспечить реализацию преобразований, подавление сопротивления и контроль над страной в переходный период. Тем самым предполагаемые методы «освобождения» объективно подразумевали массовое насилие и принудительную трансформацию общества.
Сопоставление с реальной практикой самодержавной власти усиливает этот контраст. Даже созданное после восстания декабристов III Отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии под руководством А. Х. Бенкендорфа представляло собой принципиально иной по масштабу инструмент. Центральный аппарат III Отделения насчитывал лишь несколько десятков чиновников, а Корпус жандармов по всей империи — около 300–350 офицеров. Его задача заключалась в точечном надзоре и политическом контроле, а не в массовой репрессивной мобилизации.
Таким образом, в исторической перспективе обнаруживается важное противоречие: проект Пестеля, направленный против самодержавного произвола, предусматривал значительно более жесткий и всеохватывающий аппарат принуждения, чем тот, который реально существовал в Российской империи в первой половине XIX века. В этом смысле декабристский радикализм был не только политическим, но и институциональным.
Исторический опыт Французской революции, на который ориентировались многие декабристы, ясно демонстрировал последствия подобного подхода. Революционная диктатура, даже объявленная временной, неизбежно перерастала в системное насилие, где цель оправдывала средства, а средства начинали определять саму цель.
Трагедия декабристского движения заключалась не столько в его поражении, сколько во внутренней несоразмерности между провозглашаемыми идеалами и предлагаемыми инструментами их реализации. Стремясь освободить Россию, наиболее последовательные декабристы объективно проектировали режим, способный залить страну кровью во имя переустройства. История показала, что подобные проекты разрушают старый порядок быстрее, чем способны создать устойчивый новый.
Фото из открытых источников
